Неточные совпадения
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит о
устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств
общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Но так как будущая
общественная форма необходима именно теперь, когда все мы наконец собираемся действовать, чтоб уже более не задумываться, то я и предлагаю собственную мою систему
устройства мира.
Правда,
устройство жизни в главных чертах остается всё таким же насильническим, каким оно было 1000 лет тому назад, и не только таким же, но в некоторых отношениях, особенно в приготовлениях к войне и в самых войнах, оно представляется даже более жестоким; но зарождающееся христианское
общественное мнение, то самое, которое при известной степени развития должно изменить всё языческое
устройство жизни, уже начинает действовать.
Патриотическое суеверие поощряется
устройством правительствами и правящими классами на собранные с народа средства
общественных торжеств, зрелищ, памятников, празднеств, располагающих людей к признанию исключительной значительности одного своего народа и величия одного своего государства и правителей его и к недоброжелательству и даже ненависти к другим народам.
То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового
общественного мнения переходит от одного
устройства жизни к другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного
устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в сознание человечества истину.
А между тем, стоит только представить себе то, к чему дело идет и чему никто не может воспрепятствовать, что между людьми установилось с такою же силою и всеобщностью, как и языческое
общественное мнение,
общественное мнение христианское и заменило языческое, что большинство людей так же стыдится участия в насилии и пользовании им, как стыдятся теперь люди мошенничества, воровства, нищенства, трусости, и тотчас же само собой, без борьбы и насилия уничтожается это сложное и кажущееся столь могущественным
устройство жизни.
Ведь теперь, после стольких веков тщетных стараний языческим
устройством насилия обеспечить нашу жизнь, казалось бы, не может не быть очевидным для всякого, что все направленные к этой цели усилия вносят только новые опасности в жизнь и личную и
общественную, но никак не обеспечивают ее.
Но не в этом одном роковое значение общей воинской повинности как проявления того противоречия, которое заключается в
общественном жизнепонимании. Главное проявление этого противоречия заключается в том, что при общей воинской повинности всякий гражданин, делаясь солдатом, становится поддерживателем государственного
устройства и участником всего того, что делает государство и законность чего он не признает.
Народы никогда не покоряли себе других народов одним насилием. Если народ, покорявший другой, стоял на низшей степени развития, то всегда повторялось то, что он не вводил насилием своего
устройства жизни, а, напротив, всегда сам подчинялся тому
устройству жизни, которое существовало в покоренном народе. Если чем покорен или близок к покорению какой-либо из подавляемых силою народов, то только
общественным мнением, а никак не насилием, которое, напротив, всё больше и больше возмущает народ.
Несправедливо это потому, что насилие не ограждает человечества, а, напротив, лишает человечество единственной возможности действительного ограждения себя установлением и распространением христианского
общественного мнения на существующее
устройство жизни.
«Неразумно, — говорит человек
общественный, — жертвовать благом своим, своей семьи, своего отечества для исполнения требований какого-то высшего закона, требующего от меня отречения от самых естественных и добрых чувств любви к себе, к своей семье, к родине, к отечеству, и, главное, опасно отвергать обеспечение жизни, даваемое государственным
устройством».
Устройство государственное таково, что, на какой бы ступени
общественной лестницы ни находился человек, степень невменяемости его всегда одна и та же: чем выше он стоит на
общественной лестнице, тем больше он подлежит воздействию требования распоряжений снизу и тем меньше подлежит воздействию предписаний сверху, и наоборот.
Противоречия сознания и вследствие этого бедственность жизни дошли до последней степени, дальше которой идти некуда. Жизнь, построенная на началах насилия, дошла до отрицания тех самых основ, во имя которых она была учреждена.
Устройство общества на началах насилия, имевшее целью обеспечение блага личного, семейного и
общественного, привело людей к полному отрицанию и уничтожению этих благ.
Общественное жизнепонимание оправдывалось только до тех пор, пока все люди добровольно жертвовали своими интересами интересам общего; но как скоро явились люди, добровольно не жертвовавшие своими интересами, и понадобилась власть, т. е. насилие для ограничения этих личностей, так в
общественное жизнепонимание и основанное на нем
устройство вошло разлагающее его начало власти, т. е. насилие одних людей над другими.
Мы уже видели, что искусственные
общественные комбинации, бывшие следствием первоначальной неумелости людей в
устройстве своего благосостояния, во многих заглушили сознание естественных потребностей.
— Да, но это ужаснее! Вы отнимаете у меня не только веру во все то, во что я всю жизнь мою верила, но даже лишаете меня самой надежды найти гармонию в
устройстве отношений моих детей с религией отцов и с условиями
общественного быта.
Ежели мы не изобрели пороха, то это значит, что нам не было это приказано; ежели мы не опередили Европу на поприще
общественного и политического
устройства, то это означает, что и по сему предмету никаких распоряжений не последовало.
Но не в его воле было вдруг отрешиться от всех своих недостатков, имевших большею частию историческое происхождение, проникнувших весь характер народа и нередко связанных с самым
общественным его
устройством.
Большая часть
общественных явлений не может быть изменена просто волею частных лиц: нужно изменить обстановку, дать другие начала для общей деятельности, и тогда уже обличать тех, которые не сумеют воспользоваться выгодами нового
устройства.
Таким образом, в то время когда на Западе происходили сцены варварства, славяне работали для своего нравственного и
общественного развития и имели полную возможность достичь замечательного совершенства в политическом и
общественном своем
устройстве.
Это обстоятельство заставляет обратить внимание на
устройство общественной и семейной жизни, на отношения одних членов общества к другим, и литература склоняется к
общественным интересам.
[Напротив, тех людей, которым бывшее крепостное
устройство и все
общественные отношения, бывшие следствием его, шли впрок, можно уподобить гастрономам, расслабившим и изнежившим свой желудок тончайшими изобретениями поварского искусства: ясно, что они, во-первых, будут гораздо крепче держаться за свой изящный стол, нежели бедняки за свою мякину, а во-вторых, если уж принуждены будут сесть на грубую пищу, то гораздо скорее погибнут от нее, нежели те же бедняки, переведенные с мякины на чистый хлеб…]
Понятия не только отживающего поколения, не только того, которое теперь действует, но и того, которое еще только готовится выступить на
общественную деятельность — сложились, если не прямо на основании крепостного [несвободного]
устройства, то, во всяком случае, не без сильного его влияния.
Г-н Тегоборский говорит в книге, недавно вышедшей в Париже и посвященной императору Николаю, что эта система раздела земель кажется ему неблагоприятною для земледелия (как будто ее цель — успехи земледелия!), но, впрочем, прибавляет: «Трудно устранить эти неудобства, потому что эта система делений связана с
устройством наших общин, до которого коснуться было бы опасно: оно построено на ее основной мысли об единстве общины и о праве каждого члена на часть общинного владения, соразмерную его силам, поэтому оно поддерживает общинный дух, этот надежный оплот
общественного порядка.
Далее — что
устройство нашей
общественной среды не совсем удовлетворительно и что житейские отношения наши [совсем не] благоприятствуют нормальному развитию и свободной, здравой деятельности человека, — об этом тоже написано у нас весьма много рассказов, даже самыми посредственными беллетристами.
А между тем на этом удивительном заблуждении основываются все
устройства жизни: семейные,
общественные, государственные и даже церковные.
Не должны ли мы стремиться к такому
устройству жизни, при котором возвышение по ступеням
общественной лестницы будет не пленять, а страшить людей, потому что такое возвышение лишает одного из главных благ жизни — одинакового отношения ко всем людям.
Христианское учение тем и отличается от всех
общественных учений, что оно говорит не о том или другом
устройстве жизни, а о том, в чем заключается зло и в чем истинное благо жизни каждого человека, а потому и всех людей.
По времени же новый способ этот более распространен, чем прежде, благодаря
устройству займов,
общественных и государственных: ограбляются теперь не одни живущие, а и будущие поколения.
С людьми, принявшими религиозное учение, превосходящее их силы, — а таково было христианское учение для язычников, принявших его тогда, когда жизнь
общественная в форме государственного насильнического
устройства уже глубоко вкоренилась в нравы и привычки людей, — с людьми, принявшими христианское учение, случилось нечто, кажущееся сначала противоречивым, а вместе с тем такое, чего не могло не случиться.